Ежик мехом внутрь

Я и раньше на небо смотрела,
Но теперь чуть-чуть твоим взглядом,
И луна - круглый сыр моцарелла,
Он на верхнюю полку упрятан.
Наше небо, не как в прочих странах -
Выше всех других неб, ведь мы же
Сами меряли. Но что странно:
Почему-то тут к Богу ближе.

Я сижу-дрожу, мне почти тепло,
Ливень в окна ломится гулко.
И кричит ослабевшей раме стекло:
"Отступать некуда! За нами Юлка!"

Где-то бродит пустой страх,
У него большие глаза.
От ушей до хвоста
Его шкура пестра,
Чтоб скрываться в кустах.
Я о нем настрочу стих -
Замурую свой крик,
Надрожу десять строк,
Чтоб следы замести:
Запасу его впрок.

Вы знаете?
Нет, вы не знаете, я вам скажу:
Сказка - пусть будет сказкой, не надо - былью.
А быль - она хряпнет водки для куражу
И сбацает нечто под музыку автомобилью.

Ведь сказка она... да что там! Сказка и есть!
Просто сидеть, смотреть на огонь обнявшись...
Но быль почтальоном приносит дурную весть,
И сказка встает и уходит не попрощавшись.

Бывает, встретишь случайно сказку во сне,
Наутро быль проснется и подытожит...
И сказки все меньше, сказки почти уже нет,
А были все больше, глядишь -
и мы уже были
тоже.

Фонарщик Ланцберговский бродит,
Стремясь зажечь все звезды сразу,
И восьмиглазый дом напротив
Мигает нижним левым глазом.
Унять пытаешься зевоту?
А я скажу тебе с экрана:
Ложись, ведь завтра на работу
Вставать, увы, безбожно рано.
А бог не встанет - можно богу
Залезть на облако с ногами
И дрыхнуть, завернувшись в тогу.
Ах, если б были мы богами...

Что-то я распостилась. Ничего, что я так много говорю? Но вчера стишок такой родился, пожалуй, пусть тоже повисит:

Не проводим мы шашки в дамки,
Корабли наблюдаем с суши,
На песке не построим замки,
И построенные не разрушим,
Не азартные мы, да чо там,
Просто двигаем шашки вместе,
Матч закончим с ничейным счетом
Лет так где-нибудь через двести.

Земля полна травы
И просится наружу
Трава,
А я полна непрошенных стихов.
Вой ветра, шум листвы,
Дождь носится по лужам,
Свет молнии - и рвутся кружева
Облаков.

Я прижимаю к подушке ухо:
В ней шебуршится стих.
Только недавно охал и ухал,
Вдруг замолчал и стих.
Выдай еще хоть пару словечек,
Просто повой на луну,
Вылези, глупый мой человечик,
Иначе я не усну.

Скушай, сыночек,
вкусный биточек,
Скушай творожный сладкий сырочек.
За папочку ложку,
За мамочку ложку,
Кушай, а то позову Бабку-Ёжку!
Скушай горошка,
Вареной картошки,
Крылышко или куриную ножку,
За папочку ложку...
Но как-то в окошко
Влетела однажды сама Бабка-Ёжка:
"Кто тут не кушал,
Маму не слушал?
Съем его мигом, за милую душу!"
Мальчика взяв
за костлявую ножку,
Сказала, поправив очки, Бабка-Ёжка:
Я так устала,
Я долго летала,
Я пролетела четыре квартала,
Ради такого?
Больного, худого?!
Вы издеваетесь, честное слово!
И оглядевшись,
Подумав немножко,
Скушала маму тогда Бабка-Ёжка.

К соответственному дню

У кромки осинно-соснового леса,
Где россыпью росы и рослые лисы,
Весной поселилась совсем не принцесса,
Простая, представьте себе, Василиса.
На ней сарафан василькового ситца,
Да, девочка Вася, а что тут такого?
Веселая Васенька с русой косицей,
С фамилией тоже чудной - Чудакова.

Однажды, с ведерками на коромысле,
С немыслимой песней, с веселою мыслью,
Совсем босиком, не боясь насекомых,
ПО полю Васенька шла Чудакова.
И вылезло Из лесу вдруг волосатое:
"Вася! Я чудо твое васильковое!
Пускай бесполезное и бестолковое,
Но очень веселое и чудесатое."

И Вася, сияя, сказала: "Откуда
Весеннее синее и васильковое,
Такое чудесное чУдное чудо?
Так долго ждала тебя точно такого я!"
И за руку Вася взяла Васильковое...
И за руку Чудо взяло Чудакову...
И следом за ними ушла далеко бы я,
Но сказку послушать вы просите снова.

У кромки осино-соснового леса,
Где россыпью росы и рослые лисы,
Весной поселилась совсем не принцесса,
Простая, представьте себе, Василиса.
И если вы тоже чуть-чуть чудаковые,
Вы встретите чудо свое васильковое.